Владимир Машков

Мы сидим в кабинете друг против друга, как на деловых переговорах. Все тут довольно тесно, поэтому сидим близко. С противоположной стены на нас сквозь пенсне смотрит Антон Павлович Чехов. В его глазах читается вопрос: «А что эти двое здесь делают?».

По проекту тут должен был быть кабинет Олега Павловича Табакова. На стене висят портреты его учителей В. Топоркова и О. Н. Ефремова. И тут же фотографии с Товстоноговым, с кем-то из «Современника» и МХТ. А у самого Машкова на столе маленькая фотография в рамке, где Табаков, отвернувшись от всех, роется в своем портфеле, а под столом рядом с мусорной корзиной сидит его младшая дочь Маша. Ей тут лет пять, не больше. Вообще, имя Табакова в нашем разговоре возникает постоянно. Это такой постоянный рефрен, лейтмотив всех монологов Машкова. Как бы Табаков отнесся, да чтобы он сказал… Привычка соотносить себя с мэтром, идущая из самой студенческой юности, оставшаяся на всю жизнь. Знаю, что в день своего рождения, 27 ноября, Машков всегда звонил Табакову. Был у них такой уговор. Не изменил он этой традиции и в 2017 году. И надо же такому случиться, что как раз в этот день Олег Павлович был госпитализирован в свою последнюю больницу, откуда уже не вышел.

Помню ледяной мартовский день, когда мы все стояли в Камергерском переулке. Медленно двигалась, а потом на какой-то момент застыла машина с гробом. А позади, выстроившись в шеренгу, шли сыновья Олега Павловича и его ученики. Все вместе. Шли с непокрытыми головами, на которые неспешно оседали снежные хлопья. Издалека они выглядели совершенно седыми, как-то в раз ставшими взрослыми и осиротевшими. И еще они все хлопали в ладоши. Есть такая театральная традиция: провожая в последний путь артиста, надо ему поаплодировать на прощание. Но машина все не двигалась. Становилось холодно. Аплодисменты стали стихать. Сколько же можно? И только один Машков, уставившись невидящим взглядом на номер похоронного лимузина, продолжал неистово отбивать себе ладони. И по его лицу было понятно, что, если надо, он будет аплодировать так один под снегом побелевшими от холода руками, словно пытаясь продлить это невыносимо долгое прощание, удержать последний миг с тем, кто когда-то заменил ему рано ушедших родителей и был для него всем.

Собственно, тот мартовский снежный день и явился точкой отсчета новой жизни Владимира Машкова. Вместо комфортного голливудского или мосфильмовского трейлера – тесный кабинет с Чеховым над столом. Вместо новых киносценариев – бесконечные документы, финансовые сметы, бюджеты. Вместо жизни для себя и на себя – жизнь для других. А кроме этого, ремонт здания на

Сухаревке, новый набор в театральном колледже, увольнения, назначения. Зачем ему всего это? Долг перед памятью Табакова? Потребность учить, руководить, отвечать за всех? Обо всем этом мы поговорим специально и подробно. А пока я восторгаюсь новым зеркальным фойе в Театре Олега Табакова, сокращенно «ТОТ».

СН: Это какой-то образ великой иллюзии. Ты попадаешь в совершенно волшебное пространство. Я понимаю, что там свой замысел, фантазия, каждый этаж придуман и имеет свое название. Этаж «Внимание», этаж «Воображение»… Это ваша концепция или вам ее предложили художники?
ВМ: Скажем так, это была вспышка моего воображения, потому что, когда я впервые попал в это здание, оно было не доделано. Театр должен иметь свое лицо. Но прежде всего это лицо его зрителя. И вообще, для меня зеркало – уникальный предмет. Мы видим свои руки, ноги, живот, но никогда своими глазами не увидим собственное лицо, самую важную часть своего тела, в которой заложено практически 70% нашей психологии. Для того чтобы нам его увидеть, требуется зеркало. Вдумайтесь только: пространство сцены, на которое смотрит зритель, называется «зеркало сцены». Дальше глаза – зеркало души. Или голос – зеркало характера. Потом для актера главное на сцене – это партнер, он – его отражение. Прямое или обратное, конфликтующее. Во всяком случае все происходит для партнера. И самое чистое зеркало – партнерские отношения. Почему близкие люди через какое-то время начинают быть похожими друг на друга? Это и есть зеркальность мира. Мы созданы по образу и подобию. Мы – зеркальное отражение высших сил. Поэтому это путешествие к себе через зеркала, через это пространство бесконечности. Все наши действия начинаются с одного элемента – внимание. Оно и есть действие. Потом наше внимание подключает наше воображение – это наш опыт, личный, эмоциональный. И если воображение хоть в какой-то мере чувственно, то есть шанс, что появится чувство, которое на самом деле сыграть нельзя. А дальше происходит опять действие. Возникает магическая цепь: внимание – воображение – чувство - действие. Это относится ко всей нашей жизни. Любая наша ошибка – это ошибка внимания. Что-то не заметили, пропустили, недооценили. Значит, наше воображение было недостаточно чувственным. У Станиславского есть такое понятие, которое он позаимствовал у великого психолога Лапшина, – «чувственное внимание». Но мне кажется, и воображение – оно чувственное. Насколько наше воображение будет чувственным, настолько быстрее мы доберемся до самого чувства – искреннего, настоящего, чистого.

СН: Я понимаю, что этот этаж в здании театра специально никак не называется, но он есть – этаж «Подсознание». Вот там, внизу, где буфет, гардероб и что-то еще упрятано. И я подумал, что все неслучайно в вашей жизни. Вот и в «Матросской тишине» звучит тема отца. Она фактически проходит через все ваши работы. Память о прошлом, о ваших отношениях с родителями – все трансформируется заново сейчас в спектакле «Матросская тишина», в который вы вернулись 20 лет спустя, чтобы сыграть Абрама Шварца. Как вы сами для себя это объясняете?
ВМ:  Вы знаете, я вывел такую формулу: артист – это чемодан неприятностей. Потому что простой человек, зритель, живущий своей прекрасной, интересной жизнью, старается бежать от неприятностей. Его задача – как можно быстрее избавиться от них и идти дальше. Кому-то удается жить сегодняшним днем, кто-то живет, мечтая о будущем. А кто-то живет прошлым. Артисты же живут здесь и сейчас, и все, что происходит на сцене, происходит здесь и сейчас. И артист должен копить эмоциональные события своей жизни: неприятности, слезы радости, мгновения обид и печалей. Потому что наш музыкальный инструмент – это мы сами. Мы должны знать, как устроена наша психика, и уметь управлять ей. Вот это очень важный момент. И, как ни странно, очень часто наши житейские неприятности становятся топливом для нашей работы. Родители меня очень любили. Я поздний ребенок: появился на свет, когда им было 40 лет. Они оба рано ушли, но я воспитывался в свободе. Они были заняты своим театром кукол. А люди, которые занимаются театром кукол, бывают настолько фанатично преданы своему делу, что для мамы в большей мере существовали дети-зрители, чем родной сын. Я шлялся где-то между реквизитом и куклами и наблюдал за удивительным действом, которое разворачивалось у меня на глазах. Это была часть моей жизни, и я не видел в этом ничего такого, что могло бы стать моим будущим. Тем не менее в «Матросской тишине» тема отцовского отношения к сыну формулируется очень просто: «Я хочу только одного: сидеть и гордиться». Это удивительно точные слова. Это все, что мы хотим от наших детей: чтобы мы могли ими любоваться и гордиться. Уверен, что мой отец, который даже не мог предположить, что я когда-нибудь стану артистом, мной бы сейчас гордился. Предчувствие счастья за другого человека – вот величайшее чувство. В этом отношении, конечно, и наши отношения с Олегом Павловичем Табаковым в каком-то смысле были срежиссированы по этой формуле. Я начал играть в «Матросской тишине», когда мне было 23 года, и понятно, что у меня не было никакого эмоционального опыта, кроме того, что я был очень одинок, у меня умерли родители. И, видимо, Олег Павлович почувствовал, что я понимаю, что такое боль, дав мне возможность это сыграть. Мы репетировали на сцене очень тесно друг с другом. Когда его как-то спросили: «А как вы репетируете?», он сказал: «С показа». Наша деятельность основана на сотрудничестве друг с другом. Должен быть тесный духовный, душевный и физический контакт. Понять – это значит почувствовать. Вот это насыщение его энергией, его опытом, его страстью – этот процесс был мучительным, яростным, но и счастливым в итоге. Я же не могу оценить свою работу сам. Это невозможно. Опять же это зеркальное отражение зрителя, который, если отвечает тебе, значит, ты добился своей цели.

СН: Я еще хотел спросить про ваших родителей. Меня совершенно восхитил ваш рассказ про их театральные куклы: петрушечные, тростевые, марионетки, и как ваш папа ходил, держа на весу два утюга, укрепляя мышцы рук. Я подумал, что история вашего детства могла бы стать вашим новым фильмом или спектаклем.
ВМ: Может быть. Я часто думаю об этом, и моя история с театром кукол продолжается. Вот сейчас я еду опять на наш фестиваль детских любительских спектаклей «Кукла в детских руках», который проходит в Новокузнецке. И я учредил приз лучшему молодому артисту, который называется «Золотой львенок». Мы вручаем денежную премию в память о моей маме, Наталье Ивановне Никифоровой, она была абсолютно предана кукольному театру. А сам приз «Золотой львенок» – это посвящение моему отцу, Льву Петровичу Машкову. Этому фестивалю уже 10 лет, и впереди большие преобразования. Нам очень помогает и Кузбасс, и губернатор поддержал. Через год-полтора у театра будет хорошее здание, которое сейчас реставрируется. Это часть моей жизни. Есть такая удивительная история: Сергей Владимирович Образцов учился в музыкальной студии Немировича-Данченко, он неплохо пел и пытался стать драматическим актером. И на одной из репетиций у него была задача спеть романс возлюбленной. Он описывает это: я сделал этюд, и был полный провал. В отчаянии пришел домой (а параллельно он занимался еще и куклами) и начал петь от лица негритенка. Была у него такая петрушечная кукла. На следующий день показал этот этюд с куклой на занятиях и привел всех в восторг. И он понял, что как актер сам недостаточен. Но когда прячется за куклу, начинает открываться.

СН: Вот видите, эта кукольная тема ваших родителей так неожиданно продолжилась и поддержана вами. Надеюсь, что она будет не только в Кузбассе, но и здесь, на Сухаревке.
ВМ: Мы сейчас начинаем как раз заниматься, чтобы сделать кукольно-драматический спектакль.

СН: Значит, я угадал. Теперь хочу спросить о ближайших премьерах. Опять же мне кажется, что тоже все не случайно, педагогическая тема должна прозвучать в мюзикле «Моя прекрасная леди». Ведь в конце концов умение правильно говорить тоже входит в некоторый комплекс процесса обучения в вашей студии. Это то, чем занимался Олег Павлович, и то, что вы сейчас продолжаете в театральном колледже и, как я понимаю, среди актеров театра.

Но я ищу своих будущих партнеров, тех, с кем хочу выйти на сцену. И в нашем педагогическом составе только действующие актеры, это для меня очень важно. Чтобы ученик всегда мог вечером прийти на спектакль к своему учителю и подтвердить или опровергнуть его действия. Это очень важный момент: играющий тренер. Научить быть артистом нельзя. Нужно опираться на талант, нужно добиться от будущего артиста самостоятельности: самостоятельности решений, самостоятельности внимания, воображения, чувств. Очень важный момент. Если актер приходит на репетицию с посылом: ну давайте, скажите мне, что я тут делаю и как мне играть, – это провал. Ты не имеешь права ждать от режиссера готовых решений, ты должен предлагать сам. Основа актерской деятельности – эмоциональный интеллект. 80% успеха человека зависит от его эмоционального интеллекта, от возможности распознать свою эмоцию, эмоцию другого человека и правильно принять решение. В этом смысле артисту важно самому быть максимально образованным, интенсивно живущим в этом времени, связующем разные миры и пространства. Пространства будущего и прошлого. Усвой, что сделали твои предшественники, и иди дальше. Это очень важный момент. Совсем недавно разговаривал с актрисой, и она рассказала о знакомой, которая задумывается сейчас о будущей профессии своей дочери. И она говорит: «Вы понимаете, что сейчас век настолько стремительный, и настолько им овладели современные технологии, машина сейчас выдает все варианты решений, для этого человек не нужен. То есть фактически многие профессии уходят. А профессия актера незаменима».

СН: У вас большой западный опыт: американский, голливудский, где очень популярны так называемые коучи. Фактически это педагоги, которые осваивают с артистом новую роль.
ВМ: У меня был такой коуч. Это человек, с которым я могу обсудить разные варианты своей роли. Он мне их не предлагает, не натаскивает меня, а помогает выбирать. Я бы назвал его театральным психологом. Он понимает и может подсказать вариант, в котором тебе будет комфортнее. Сегодня в больших голливудских картинах с артистами долго не работают перед съемкой. Ты должен делать все сам и сразу. Если у тебя происходит первая ошибка, вторая, тебя могут просто снять с фильма, невзирая на твои прошлые заслуги. Ты артист – играй! Времени на репетицию нет, день расписан по минутам, даже по секундам. Там нет такого понятия, как «репетиция». Зато есть понятие «развести сцену». Я прихожу с готовым выученным текстом, со своим видением эпизода. Зачастую многие сценарии засекречены, особенно больших блокбастеров, и ты не знаешь, что будет дальше. Каждый листок подписан, что он твой. И если он пропадает, то это твоя вина. Более того, есть специальный человек, который у тебя забирает эти листы. У меня был момент, когда во время съемок мы носились по этажам, и он спросил, где мой текст. Я ответил, что где-то оставил, и увидел в этот момент, как он побелел. Поэтому, договорившись с режиссером изначально, во время проб, как и что играем, дальше ты идешь самостоятельно. И в этом смысле актер должен быть готов к этому. Все решается на площадке. И решается в один миг.

СН: Я так понял, что не случайно несколько больших проектов ‒ фильм Клинта Иствуда и с Анджелиной Джоли ‒ вы отвергли только потому, чтобы хотели заниматься творчеством. В первом случае это была роль Рогожина, во втором – ваш собственный фильм. То есть вы готовы поступиться гонораром и всеми благами большого голливудского кино, чтобы заниматься творчеством?

СН: Но для вас решающим фактором в этом выборе становится что? Выбирая тот проект или другой?

ВМ: Чувство самостоятельности. Насколько я могу быть самостоятельным и независимым. Для меня очень важен момент самостоятельной работы: той работы, которая может поставить передо мной самые большие вопросы, невыносимые. Вот вы вспомнили фильм «Папа», а это один из этапов моей жизни. Я долго думал, мне ли играть это или кому-то другому. Я был в сомнении. Но потом понял, что за каждое большое дело отвечает один и только один человек. У Наполеона была прекрасная фраза, он сказал: «Помощники начинают помогать только тогда, когда ты непреклонен».

СН: Наверное, не случайно есть еще одна тема, которая мощно присутствует в вашем творчестве. Это тема денег (если вспомнить «Олигарха» Лунгина, а сейчас фильм «Миллиард»). Вы в массовом и режиссерском сознании ассоциируетесь с большими деньгами. Вам ведь приходилось общаться с этими людьми? Вы их наблюдаете? Как я понимаю, они меняются. Если говорить об «Олигархе» 2002 года и о «Миллиарде» 2019, поменялись ли главные герои? Чем вам интересны эти люди?
ВМ: Деньги в редком случае падают с потолка, для этого требуются очень богатые родители. В нашей жизни это пока скорее редкость. То есть это или большой труд, или большая афера, или великий талант. И деньги в этой ситуации дают определенный вид свободы: свободу существования, свободу безопасности. Это невероятно стрессовая ситуация – большие деньги. Человек с деньгами тут же обрастает разными людьми, компромиссами, ложью одних, завистью других. Это невероятно эмоциональная и стрессовая ситуация, спасти твою жизнь большие деньги не смогут. Они будут делать ее комфортнее. При этом комфорт этот требует большой безопасности и опять же больших денег. Еще раз повторюсь: деньги – это большое испытание.

СН: В вашей жизни деньги играют большую роль?
ВМ: Да, большую. Особенно сейчас, когда я стал руководителем театра. Я был абсолютно свободным артистом и занимался только тем, что мне нравится. Моя ответственность была только за мою работу перед теми людьми, с которыми я вступаю в отношения. И деньги мне необходимы были для продолжения моей деятельности. Сейчас я ответственен за огромный коллектив: за школу, за две сцены театра, за сцену студии, за мастерские. И для обеспечения нормальной жизни этого коллектива мне нужны большие деньги. Потому что постановка ярких спектаклей, которые мы сейчас делаем, – это большие затраты. Государству этих денег не хватит никогда. И можно надеяться только на помощь богатых людей, которые по каким-то причинам хорошо ко мне относятся. Но собирание и добывание денег – это невероятно сложное дело.

СН: Тем более что эти деньги пока никак не освобождаются от налогов. Никаких льгот для благотворителей по нашему законодательству не предусмотрено.
ВМ: Когда я обращаюсь с просьбой о материальной поддержке, я понимаю, что только усложняю чужую жизнь. Поэтому невероятно благодарен тем людям, которые дают нам деньги. Они становятся моими кровными друзьями. Мой друг, путешественник Федор Конюхов, человек невероятной силы духа, на вопрос, как он выживает один в море-океане, ответил, что он не один, а с Богом. Ну а если Бог вас не услышит? «Ну не услышит, ‒ сказал Федор, ‒ будет крах». Вот если нас не услышат, будете крах.

СН: Партнером нового спектакля Театра Олега Табакова «Моя прекрасная леди» стала компания Bosco. Премьера состоится в начале июня в рамках фестиваля «Черешневый лес». Это один из примеров такого сотрудничества?
ВМ: Да, для нас это и большая честь, и большая радость. Потому что это фестиваль, который себя зарекомендовал как очень серьезный, с высокой планкой представляемых произведений. И попав в этот контекст, я невероятно благодарен Михаилу Куснировичу и всем тем, кто занимается фестивалем, потому что это как раз одно из тех дел, на котором они себе создают проблемы. Но эти проблемы, смею думать, все-таки радостные.

СН: Я понимаю, что вся ваша жизнь сейчас сконцентрирована и сосредоточена на театре, на студии, на вашем будущем наборе в театральный колледж. Понимаю, что вся ваша жизнь сейчас здесь, в этих стенах. Но что бы вас сейчас лично больше всего обрадовало?
ВМ: Меня бы обрадовал набранный хороший курс самостоятельных талантливых ребят. Это мой первый курс после того, как не стало Олега Павловича. Это суть продолжения нашей жизни. И меня бы очень обрадовало, если наш коллектив будет сплочен. Потому что все наши успехи только на сцене. «Моя прекрасная леди» будет нашей первой премьерой после ухода Олега Павловича. Здесь сейчас вся моя жизнь. Все связано с этим театром. Хочу, чтобы он был здоров, силен и успешен. Чтобы мои артисты и студенты были успешными. Тогда я прокачусь на их успехе.

Текст: Сергей Николаевич, главный редактор журнала "Сноб". Фотограф: Павел Крюков @kryuko. Продюсер: Катерина Дроздова @katedrozd.